Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

Убийцы похоронили Адонирама тайно, а чтоб не потерять место, воткнули в рыхлый холм земли ветку акации. Потом по этой ветке Соломон и нашел обезображенное тело мастера. У масонов есть любимая поговорка: «Акация знает».

Рассказывая древнюю историю, Глафира вошла в роль, щеки ее разгорелись, ей казалось, что и слушательница полна сочувствия к древнему герою. И тем неожиданнее прозвучало строгое замечание Февронии:

– Сказками живешь? А что дальше делать – придумала?

Все театральное вдохновение слетело разом. Опять с готовностью подоспели слезы и застили глаза.

– Бежать мне надо? Но куда?

– Ладно. Сбрасывай свои мужские тряпки и обряжайся в свое, женское. Придут твои коварные подмастерья с допросом, я скажу: «Да, квартировал у меня немец Шлос, но вдруг исчез. Только кой-какие вещи его на квартире остались. Был человек и исчез. Видно, ограбили его лихие люди и утопили в канале».

– А ну как меня в женском платье Озеров увидит. Он ведь тоже масон.

– Озеров-то у меня вылетит через неделю за милую душу. Раньше выгнать не могу, он мне деньги вперед дал. А ты сейчас иди в дом, возьми платье свои и башмаки, все, что у тебя есть женского. Всю мужскую одежду оставь. То, что на тебе сейчас, с собой унесешь. И книги с газетами русскими не забудь, немецкие книги можешь оставить. Деньги не забудь. Паспорт Шлосовский оставь. Увязывай все в узел и иди ко мне в дом. Здесь в коморе пересидишь до вечера. А как стемнеет, я отведу тебя в надежное место.

– Какое место?

– Я отведу тебя к куму.

– А Доброго куда?

– Коня твоего продать надо. По жеребцу тебя могут опознать.

– Не надо его продавать. Пусть у тебя останется.

– Все равно его настоящий Шлос заберет.

– А что я у кума буду делать?

– Будешь у него жить. Я буду навещать тебя раз в неделю. На улицу ни ногой, а как подоспеет срок, напишешь опекуну письмо. Главное, тебе раньше срока не объявиться, потому что если ты загодя письмо напишешь, он сможет какую-нибудь каверзу учинить. Деньги-то за тобой, видно, большие. Не зря он тебя в покойницы записал. Но к опекуну тебе надо будет не одной идти, а в сопровождении. Ведь как может случиться? Он на тебя посмотрит и скажет: «А ты кто такая? Знать ничего не знаю». Мне с тобой к твоему Ипполиту Ивановичу идти никак нельзя, потому что к тому времени реальный Шлос успеет всю петербургскую управу с ног на голову поставить. Ну что глаза вытаращила? Дорогу к правде уже сейчас пора начинать мостить. Чай, есть у тебя кто, кого можешь взять в помошники? Подумай, прежде чем отвечать.

Глафире не надо было думать. Она сразу выпалила.

– Есть. Степка Кокошкин. Он драгунский офицер. Я его недавно в Петербурге встретила. Он наш сосед по псковской усадьбе.

Феврония аж руками всплеснула.

– А что же мне-то не сказала? Тебе, милая, тайны сейчас не по карману. Что зарделась, как маков цвет? Мне ведь наплевать, была там у вас любовь, аль нет. Меня дело волнует. Не простая ты, Глафира, вот что я тебе скажу. Ох, не простая… – в последней фразе ее звучало явное сомнение. Мол, а не зря ли я старалась, не пригрела ли на груди обманщицу? – Говори, как его найти.

– Его полк в Смоленске стоит. Запоминай номер полка, а лучше запиши.

Поздним вечером из ворот каретника вышли две женщины. Февронию сопровождала худая девица, судя по одежде – служанка, на голове платок, совершенно скрывающий лицо, в руке большой узел. У Ведерного кабака женщины взяли извозчика, который повез их вначале на Васильевский остров по Дворцовому мосту, потом по Никольскому через Малую Неву. У церкви Воскресения Господня они высадились, расплатились не торгуясь, а дальше пошли пешком. Как покажут дальнейшие события, предосторожности эти были не лишними.

На следующий день Феврония ждала незваного гостя, а именно реального Шлоса, но он не пришел. Не явился он и на второй день, и на третий. Ну и пусть его! Феврония была человеком слова и вовсе не собиралась отступать от намеченного плана. На пятый день после побега Глафиры она сама пошла к квартальному и заявила о пропаже постояльца. Такой, мол, хороший человек, молоденький, вежливый и за постой платил исправно. И вдруг исчез.

– Так, верно, он по делам уехал?

– Но ведь не предупредил. И вещи все оставил.

– Дело рано заводить. Подождем. Может, еще объявится.

Поход к квартальному был весьма своевременным, потому что именно в этот день явился настоящий Шлос. Вел он себя возмутительно. За время жизни с опекуном он нахватался русских слов и уже решил, что может изъясняться на этом языке. Жизнь с каретником тоже научила Февронию разговорной немецкой речи. На этом странном воляпюке они и разговаривали.

– Где есть бестия, негодяй, мерзавец и грязный скот, который присвоил мой имя, деньги и честь? – вопил Шлос.

– Вы кого имеете в виду, господин хороший? Только не надо глотку драть.

– Он носил мое имя – Альберт фон Шлос.

– Если вы о моем постояльце, то он исчез.

– Что значит – исчез? Покажи мне дом! Я сам его найти, обнаруживайт и убивайт.

– Ты, сударь, не ори! Комнаты постояльца я тебе покажу, а в моем доме тебе делать нечего.

– Вы его прятать от меня, вот что есть правда. Россия страна воров и негодяев. В Европе совсем другой порядок. У нас закон и умные правители, а у вас всюду обман и взятки.

– Правителей-то наших оставь в покое, обмылок! – Феврония уже стояла в боевой позиции, руки в боки, подбородок вздернут, глаза, как два факела.

Поодаль маячила фигура Озерова. Он явно забавлялся происходящей на его глазах сценой, но боялся подойти. Потом все-таки превозмог страх, подошел к Февронии и зашептал в ухо.

– Скандал у нас был страшный. Вообрази, наш Альберт никакой не Альберт, а самозванец с чужими документами. Он ведь деньги у господина Шлоса украл. Его надо непременно найти.

– Вот и ищи! – огрызнулась Февронья. – Только не раньше, чем с квартиры моей съедешь. Я тут у себя никаких масонов не потерплю.

Озеров испуганно икнул, вытаращил глаза и на полусогнутых ногах поплелся к себе во флигель.

– Вы есть грязный женщин, – продолжал блажить Шлос. – Вы сговариваетесь за моей спиной с этот господин. Ведите меня в его конуру!

– А вот это шиш! – Феврония подтвердила свои слова выразительным жестом. – Я тебя не знаю и знать не хочу. Если ты и впрямь потерпевший, то приходи ко мне с полицией. А сейчас вон с моего двора.